Веселие Руси

“Веселие руси есть пити и не можем без того быти” этой фразой, якобы сказанной Киевским князем Святым Равноапостольным Владимиром, в былинах именуемым Красно Солнышко, со времен Карамзина оправдывается массовый алкоголизм, поразивший наш народ и стремительно влекущий его к гибели.

Оставим в стороне сомнения, в смысле, говорил или не говорил такое князь, подлинное ли произведение “Повесть временных лет” или позднейшая подделка, писал ли повесть Нестор летописец или кто-то другой. Примем все как есть. Дошедшее до нас величайшее произведение древнерусской истории и литературы, которые тогда были нераздельны – подлинное, хотя и дошло до нас в позднейших списках. Испытание вер, устроенное великим князям Крестителем Руси – происходило в действительности, примерно, в 985 -87 годах от Р.Х, и, действительно, он так ответил мулле - посланцу Волжской Болгарии, предлагавшего Киевскому государству принять мусульманство. Однако вопросы с этого только начинаются.

- Кто же на это может ответить, если в средневековых рукописях, писаных “уставом”, все буквы “уставлены” без пробелов, а заглавными писались только буквицы в начале глав!

- Огромная! В тексте, который прожил тысячу лет (или около того), не то, что слово, буквица, - пятнышко на пергаменте имеет значение и нуждается в расшифровке. За тысячу лет, как известно в языке сохраняется не более 15% слов, остальные либо забываются, либо непонятны потомкам, которые повторяют их по традиции, не вдумываясь в содержание. Например, слово “говядина” мы произносим и понимаем, но редкий наш русскоговорящий современник знает, что происходит оно от слова “говядо”, что по старо-славянски – корова. Так что с большой буквы слово Русь писано или с маленькой – очень важно.

Я то уверен, что с маленькой! И доказательство свое начну с другого конца или вернее с начала державы славянской, княжества Киевского, с того, что происходило примерно за 120 лет, до разговора князя и муллы.

“Сие повести временных лет, откуду есть пошла Русская земля…” “В лето 6370 /862/ изгнаша варяг за море…”

Это кого? Варяг, как выясняется далее это род занятий: мореплавание, торговля, война и разбой, в те поры, мало отличимые. Кстати, в румынском языке война так до сих пор и называется – разбой. Стало быть, варяги не народ, или как тогда говорили “люди разных язык”. Варяги - разные. И летописец поясняет, что варягами “зовутся свие (шведы), друзие же урмане (норвежцы), анълине (вероятно, датчане с Ютландского полуострова, живущие в Англии) друзие гъте” (возможно, готы с готского берега Швеции или с острова Готланд). Далее, по утверждению летописи, среди местных племен пошла распря “и вста род на род, и быша в них усобица и воевати почаша сами на ся” - гражданская война, по нынешнему, говоря. Поскольку отсутствовало необходимое государственное устройство, а родоплеменные обычаи уже устарели, сложившихся новых социальных и прочих отношений не удовлетворяли, и страна населенная разными племенами нуждалась в “наряде”, который неправильно переводится как “порядок”. Порядок понятие более общее, чем наряд. Сравните: порядок на производстве, заводской порядок и наряд на работу. Представляется, что подобная разница в понятиях была и прежде, когда писалась летопись, дословно фиксирующая дипломатическую формулу призвание государствоустроителей, а не учредителей нового порядка.

“Страна наша велика и обильна, а наряда в ней нет!” - имеются в виду законоположения, которые бы установили межплеменные границы, условия сосуществования и т. п. Кстати, такой наряд установит только Святая Равноапостольная княгиня Ольга. За “специалистами государственного строительства” отправили посланцев к варягам четыре племени: два славянских - словене ильменские и кривичи, и два финских - весь и чудь. Летописец подчеркивает национальную принадлежность этих дружественных финско-славянскому союзу племен варягов – к руси. Эта строка породила двухсотлетний спор, затеянный Ломоносовым с историком Миллером, о так называемой нормандской теории происхождения Киевской Руси.

Я так рассуждаю: кабы были они славяне, то их наименование укладывалось бы в цепочку славянских племенных имен: тиверцы, древляне, поляне, вятичи, кривичи, уличи, и звались бы они, скорее всего, “русичи”, как впоследствии и будут звать подданных киевского князя, возможно, потомков, а, скорее всего, подданных руси. Но первые то варяги зовутся не “русичи”, а - “русь”! И ложится это имячко, будто выпавший кирпич на свое место в каменной кладке, в иную, не славянскую, цепочку: водь, чудь, емь, сумь, весь, … русь! Русь - не славяне, не норманны – северогермандцы, а похоже, что финны!

Представляю, какую кость я кинул в многолетнюю историческую грызню, и какие камни полетят в мою голову, но не я отступаю от утверждения, что, упоминаемая Равноапостольным Владимиром, “русь”, еще не государство Русь и не территория Святая Русь, а племя. Оная русь “варяжила” и составляла у князя Владимира либо значительную часть, либо всю дружину, по тем временам значительную – человек триста.

А вот теперь, что же такое “веселие”, коему так привержена княжеская русь? Веселие - не гулянка с хороводами, балаганами и каруселями, а совместная ежедневная трапеза дружины и князя. Та самая, из былин, что происходила “в высоком терему”, (учитывая, что основная часть горожан жила в полуземлянках и каменное здание, скажем, Георгиевского собора в Новгороде высотою в 15 метров казалось им небоскребом, а блеск 10 тысяч сальных свечей ослеплял!), “за столами широкими, с яствами обильными”, (коих мы с вами, возможно и есть бы не смогли: всех этих жареных пареных журавлей и лебедей), “с медами стоялыми и зеленым вином”.

Говоря сухим современным языком, “веселие” было формой платы князя за службу дружине. Дружинники, в том числе и варяги – наемники, русь, служили “за харчи”. Иное “жалование” - кольца, кубки, серебряные монеты и т. п. они получали индивидуально из рук князя, как знак особой милости – пожалования, за особые заслуги или при дележе добычи. Потому дружинники воины - профессионалы, находившиеся на постоянной княжеской службе, воевать всегда хотели! Рядовые дружинники хозяйства не имели и полностью зависели от княжеского “кормления”.

Традиция “пирования”, в том виде, в каком ее описывают былины – северная, варяжская. “Язык словенск”, “христианы” так не пировали, а соответственно, не пили медов стоялых (крепостью от 8 до 12 градусов, то есть как современное пиво) которыми “бражничая” напивалась дружина. А уж “зелена вина заморского” - то есть, привозного, и никогда не пробовали. Кстати, интересно бы посмотреть старые рецепты, может там отыщется ответ на вопрос с чего бы это вино белое, красное и розовое - зелено? Может, в него совали что-то для очистки, а может, потому что оно – зелье?

Вероятно, алкоголь тогда дейстововал на людей сильнее, чем это происходило бы сегодня, испробуй мы “хмельного питьица”. Хотя, мед стоялый или ставленый, то есть приготовленный на основе сбродившего меда – напиток, вязкий, густой, с повышенным содержанием сахара. Думаю, что “медовое” похмелье еще тяжелее “пивного”. Вряд ли побывавший “на гостьеваньице” у князя дружинник, мог бы “заутро стать на сторожу”, а смерд – оратаюшко (ну, если бы случилось такое чудо, один на миллион, попал он на княжеский пир) смог бы выйти на пашню или косовицу. Стало быть, тогдашнему “пиянству” были привержены только дружинники, для коих оно было средством заглушить боль от ран и снять стресс от постоянных убийств, свойственных средневековью. Причем, вина то им вообще не доставалось. Вино на Руси не давили, а везли из Крыма, с Кавказа, из Греции, и, вероятно, пил его только сам князь да некоторые приближенные.

История не донесла до нас статистики относительно того, сколько времени жил дружинник, но думаю, что не более 25 лет. Летописи постоянно доносят известия, что дружина “оплошися, не в бережении хождяху и посечена бысть вся”.

Про Владимира Красна Солнышка гусляры пели, что он дружину любит и князь добрый. Так, когда пошел между русами толк, что де у других князей дружина ест оловянными ложками, а у князя стольно - киевского Владимира – деревянными, он тут же всю свою казну переплавил и одарил каждого дружинника серебряной ложкой. А когда его укорили расточительностью, сказал “ добрая дружина князю сребра и злата добудет, а худая и свое истеряет”, что, естественно, было одобрительно воспринято на веселии дружиною.

Однако, именно этих, одаренных серебром и златом, варягов – русов, прямо с веселия, Владимир князь отправляет на стругах к басилевсу византийскому, в качестве военной помощи. В вдогонку - тайное послание, где рекомендует кесарю разослать их по дальним гарнизонам, что бы они там свои похмельные головы сложили, и не один бы в Киев не вернулся. Что, разумеется, византийцами было исполнено в точности.

Вероятно, “добрый князь” не нуждался в дружине, за веселием, утратившей боевые качества, и в воинах, кои помышляют о серебряных ложках, а не о сбережении державы. Видать, до того “храбры княжеские” довеселились, что вся их доблесть в жалованных – то ложках и уместилась. Так что, как не без жестокого юмора, примечали гусляры: “тут им и славу поют!”

Подведем черту. Любимая фраза пьющих недоучек и, спаивающих народ, как бы, образованных, как бы, нравственных, предпринимателей, изготовляющих или сбывающих хмельное зелье, “про веселие руси”, собственно, к народу ни русскому, ни российскому и никакому другому отношения не имеет. Народ, любой, во все времена работал, а труд, в том числе, и самый тяжкий и кровавый - воинский, требует ясной головы, крепких рук и никакого хмеля не терпит.

“Веселие руси” - обычай иноплеменных наемников – варягов или, пусть даже рыцарей, в числе прочей дряни, заимствованный Русью у Европы. И был редким и узко профессиональным занятием привилегированной части бойцов профессионалов, коих после утраты ими боевых качеств, выбраковывала либо война, либо собственное командование.

Алкоголь на Святой Руси, в небольших дозах, издревле считался лекарством, обезболивающим наркотиком, но никогда не становился повседневной нормой. Никогда ни Русь Киевская, ни Россия крестьянская, в отличие, от горсти средневековых дружинников - русов, не пили.

Вослед, за моим дедом, всю жизнь, не бравшего в рот хмельного ни капли, повторю: - Возможно, “Веселие руси есть пити!” Пусть даже так! Но ведь не упиватися! Вот только - беда, что мера в таком деле - штука скользкая.

“Запил горькую”, “спился с круга”.

Оба выражения, существующие в нашем языке, разумеется, о водке и последствиях алкоголизма, отражают многолетние наблюдения и горький опыт нашего народа, но, к сожалению, малопонятны современному человеку, а потому из языка уходят, вослед за сословием или профессией, которое эти выражения породило. Сословие это – ямщики. Конечно, называть их так с исторической точки зрения не совсем правильно, ямщики не дворяне, не купцы, не лица духовного звания. Формально, они относились к государственным крестьянам, однако, обладали такими льготами и привилегиями, которые сильно выделяли их из среды русского крестьянства.

Состоятельные помещики заводили своих ямщиков, “сдавая их в наем”, но это было скорее исключением их общего правила. Чаще ямщиками становились оброчные крестьяне, но и это отклонение от нормы. Как правило, ямщик был лично свободен, что очень важно - освобождался от многих государственных налогов - податей и не мог быть “забрит в рекрута”, то есть, освобожден от воинской службы.

(Именно поэтому в войне 1812 года, полки, набранные из добровольцев - “охотников” ямщиков, государственных крестьян и мещан, назывались “казачьими”. Это были лично свободные люди. Кроме того, ямщики шли в армию на своих конях, что тоже делало их службу сходной с казачьей, хотя, конечно, казаками по происхождению они не были и настоящие казаки в ямщиках не служили, а исполняли “подводную” повинность поголовно.)

Во - вторых, ямщики были людьми состоятельными. Им нарезалась не только казенная земля под запашку, но и под покосы и выпасы для почтовых лошадей. Ямщики состояли на казенном жаловании, а, кроме того, имели “чаевые”, которые, традиционно, принадлежали им лично. Чаевые были весьма немаленькие и вообще, езда на почтовых лошадях стоила дорого – “гривенник с головы”. Различие между конскими головами и головами седоков не делалось, и четверо пассажиров, едущих на почтовой тройке должны были платить 70 копеек серебром за версту. Для сравнения: А.С. Пушкин платил за дорогу в Михайловское больше чем нынешний иностранец, едущий в Пушкинские горы из Питера на такси.

В третьих, “собрать и съездить тройку” - дело сложное. Оно требовало высочайшего мастерства и немалых денег. Редкий хозяин за жизнь мог собрать для своих сыновей пяток троек. Тройки принадлежали ямщикам, они были значительной ценностью. Потому “почтительный и благовоспитанный сын”, получая от отца тройку, валился ему в ноги, благодаря, за порученную службу и, понимая, какую ответственность он теперь на себя берет. Разумеется, при живом отце, все деньги, в том числе, жалование и все прочие доходы и “походы” – оставленная ямщику сдача, относились папаше и в семью. Малым исключением оставались копеечные суммы чаевых и “на водку”, коеми ямщичок мог распорядиться по своему усмотрению. То есть, у ямщиков денежка и в кармане водилась, что делало, например, их завидными женихами. Сюда же следует отнести и поистине богатырское ямщицкое здоровье. На почтовый тракт в гоньбу “свидетельствовали” только сильных физически, абсолютно здоровых, примерного и честного поведения, за что, кроме всего прочего, давал ручательство отец, крестный, семья и ямщицкая община.

Такой строгий отбор был вызван тяжестью ямщицкого дела. “Всесезонностью”

и круглосуточным графиком гоньбы. Тем что, путник, доверивший свою жизнь и багаж почте, был в полной власти ямщика, на большой дороге, где не только тьма и вьюга, но и лихие люди, бывают, “шалят”. Потому добравшись до места, с радостью благодарил ямщика за службу медью, серебром и ассигнацией “на водку”. Разумеется, серебро и ассигнации “почтительный” или “степенный” ямщик отдавал родителю или в семью, а вот медь…

И почтовую станцию, и ямщицкую, можно увидеть в Выре, на семидесятой версте от Петербурга, по Псковскому - Минскому тракту, где восстановлена старая почта и дом, описанный А.С. Пушкиным в повести Станционный смотритель, коего звали Самсон Вырин.

Здесь легко представить, как в большую комнату, где на печи храпели “дальние”, но очередные ямщики, сидели на лавках “ во всем одетые и готовые ехать” ближние очередники. Прислушиваясь, не загремит ли колокольчик фельдъегерской тройки, вваливался “порожний ямщичок”, вернувшийся с круга, сдавший станционному смотрителю седоков, распрягший тройку и задавший лошадям корму. Румяный с мороза, в распахнутом тулупчике и нагольном, то есть надетым на голое тело, короткой шерстью внутрь, полушубке, в необъятных “чамбарах” - овчинных штанах мехом внутрь, куда заправлялись полу полушубка, и требовал еды!

Стряпуха толкла в ступе зерно и через четверть часа подавала из печи на стол горшок с кашей, вокруг коего могли “приютиться, притулиться” ямщики. Вот тут – то из-за пазухи извлекал веселый ямщичок шкалик, он же косушка, (1/2 чарки, 0,06 л., 60 мл.) и, по “обоюдному” согласию всех “господ – товарищев”, выливал его в кашу, что придавало ей особый вкус. И все! Именно таков был ямщицкий обычай. Сего, разумеется, не могло произойти в постные дни, коих в Православном календаре до двухсот.

к сладкой водочке-наливочке”, но это еще полбеды, а тайком начинал “пить горькую”.

Работа ямщиков – тяжелейшая. Ямщик троечник часто держал вожжами (статическое усилие) по два пуда на руку! Да ночью, да в дождь, да в мороз!… Потому ямщицкие семьи денно и нощно Бога молили о том, чтобы “малой на гоньбе, с устатку, не избаловался, да горькую тянуть не привык”. Привыкание было мгновенным!

И если после доноса отцу “ваш то, мол, парень в кабаке ендовой стучит, да ей в донышко глядит”, склонного к выпивке, парня не забирали домой, (с позором и побоями, и там не ставили на самую тяжелую крестьянскую работу), случалось, что пагубное “баловство” становилось привычкой. Тогда следовал быстрый финал ямщиковой карьеры. Наступала крайняя степень ямщицкого пьянства, когда из-за опьянения или похмелья “питух”, нарушал порядок, не мог или не допускался, как хмельной, к своей очереди становиться на круг.

Следовала формула: “Спился с круга”, после чего, несчастный пьяница, вылетал из гоньбы и почтовой службы, а затем, “ежели за ум не брался и куролесы свои не оставлял”, вообще из ямщиков, получив в награду какое либо обидное прозвище, прилипавшее ко всем потомкам уже в качестве фамилии. Как, скажем, прилипло к замечательному сапожнику Сереже Петрову из Хвалынска на Волге, заслуженное им прозвище Водкин, и только сын его Кузьма Сергеевич Петров-Водкин через полстолетия, мученическим служением России гениальной кистью своею, лишил фамилию презрительного содержания.

А как же выражение “пьет, как извозчик”, или “пьян, как извозчик”? И это правда! И это наше национальное горе! Однако, совсем другое время и другое место. Извозчик - явление городское, впрочем, как и значительная часть русского горького пьянства. Различие между городским извозчиком и ямщиком, как между владельцем разбитых Жигулей, выехавшим от нищеты “бомбить” - подвозить ночных пассажиров и машинистом электровоза или водителем дальнобойщиком международного класса. Почувствуйте разницу.

Русское сельское и городское пьянство – два разных крыла нашей черной национальной беды. Но об этом отдельный рассказ, в иное время.