Б.А. Алмазов.
Доцент кафедры
связей с общественностью
СПбГУФК им. Лесгафта
BorisAlmazov@narod.ru
“Я ступал в тот след горячий,
Я там был,
Я жил тогда…”
А. Твардовский.
Книга русского эмигранта Павла Афанасьевича Бурышкина “Москва купеческая” впервые вышла в Нью-Йорке в 1954 году и в России появилась спустя полвека.
Только события последних лет, сделали возможным ее публикацию в нашем Отечестве,
хотя
, казалось бы, в книге повествуется о делах давно минувших лет. Автор, если и пишет немного о событиях 1917 года, но нигде, ни одним словом не затрагивает политических вопросов и ничего дурного не говорит о большевиках. (Вообще книга примечательна тем, что человек старинного русского воспитания, П.А. Бурышкин старается никого не ругать и не осуждать, предоставляя читателю право самому судить об объективно изложенных событиях). Так что же не позволяло во времена социализма издать ее как памятник русской литературы? Не случайно же сегодня она издана в издательстве “Захарова” при Литературном институте. Выходили же и пользовались огромным успехом такие книги как “50 лет в строю” генерал-лейтенанта Игнатьева и “Москва и москвичи” Гиляровского. Вообще, в девяностые годы мемуарной литературы было довольно много….В том то и дело, что книга
П.А Бурышкина разительно отличается от многих произведений мемуарного жанра.Во- первых,
профессиональный экономист, политик, не только свидетель, но участник многих событий в жизни предреволюционной и революционной России автор очень доказателен и убедителен в своих утверждениях.Во-вторых, потомственный
, родовитый русский, московский купец и горячий патриот П. А. Бурышкин дает и анализирует картину российской действительности начала ХХ века, совершенно не совпадающую с той, которую нам до сих пор преподносят на лекциях по истории, и прямо противоположную тому, что утверждали десять лет назад советские историки. Например, вопреки утверждению, что перед революцией Россия была отсталой, промышленно не развитой страной, Бурышкин, с цифрами в руках, доказывает:“Последние десять лет прошлого века и первые годы текущего характеризовались чрезвычайным ростом промышленности в России. Целый ряд отраслей производства стал развиваться с необычайной быстротой, стали появляться новые виды индустрии, до той поры в России не существовавшие. Развитие шло как в области обрабатывающей, так и в области добывающей промышленности. Горнозаводская, железоделательная, сахарная, текстильная, в особенности ее хлопчатобумажная ветвь, достигли большого расцвета, и, несмотря на значительное увеличение емкости русского рынка (внутреннего), обслуживание его за счет продуктов домашнего производства не только не сократилось, но, наоборот, стало производиться почти исключительно за счет русской промышленности.
------------------------------------------------------
Павел Бурышкин. Москва купеческая. Воспоминания. М. Из-во Захаров 2002 г.
300 стр.
Росту ее способствовали как неисчислимые естественные богатства России, так и ряд необходимых правительственных мероприятий, проведенных во время управления российскими финансами С.Ю.Витте, как, например, реформа в области денежного обращения или покровительственная таможенная политика, которая уже и ранее, с начала
XIX
века, существовала в России. Помогала этому росту и общая атмосфера, которая развивалась и господствовала в русских деловых и частью в правительственных кругах. Лозунгом того времени было поднятие производительных сил России, строительство собственной индустрии, организация собственного русского производства для использования богатейших производительных сил России.И нет никакого сомнения, что весь этот процесс промышленного развития не являлся сколько-нибудь случайным или искусственно привитым русскому народному хозяйству. Скорее обратно, промышленное развитие слишком запоздало в России конца
XIX века по сравнению с ее западными соседями, и нужны были чрезвычайные меры, чтобы заставить Россию в некоторой мере нагнать другие европейские страны.Поэтому тот рост промышленности, который сам по себе наблюдается в абсолютно значительных цифрах, представлял собою лишь естественное следствие развития всей русской народнохозяйственной жизни вообще. И для всякого беспристрастного наблюдателя несомненно, что все те значительные успехи, кои были достигнуты на русской земле в последние годы, были возможны только в силу такого огромного промышленного подъема, который имел место в России в последние годы перед революцией.
Для иллюстрации промышленного роста того времени приведу лишь немного цифр, относящихся к хлопчатобумажной промышленности, столь характерной для
Московского промышленного района.
Так, число веретен с 1906/7 года до 1912/3 возросло с 6'/2 миллиона до 9213 000, а количество выработанной пряжи — с 16 миллионов пудов до 22 миллионов. За это же время количество веретен в Англии возросло на 20%, а в Соединенных Штатах Америки — на 10%.
Число механических ткацких станков, которое в 1910 году достигало цифры в 151 300, в 1913 увеличилось на 98 614 и составляло 249 920, иначе говоря — за 13 лет увеличений было 65%. Соответственно этому и общее количество тканей, ежегодно вырабатывавшихся, увеличилось с 11 миллионов 700 пудов до 19 миллионов 589, то есть увеличение было примерно таким же (67,2%).
Наряду с количественным ростом шло и качественное улучшение фабричного оборудования. Многие текстильные фабрики России, и Московского района в частности, принадлежали по своему оборудованию к лучшим в мире.
В подтверждение можно привести характерное свидетельство, которое дает упоминавшаяся уже книжка о России, изданная газетой “Тайме”. Вот что английская газета говорит о конкурентах своей национальной промышленности:
“Согласно мнению экспертов, некоторые русские мануфактуры — лучшие в мире, не только с точки зрения устройства и оборудования, но также в смысле организации и управления. Например, Кренгольмская мануфактура в Нарве многими считается лучшим в мире, по организации, предприятием, не исключая и тех, которые находятся в Ланкашире. Эта мануфактура обладает руководящим персоналом, состоящим из 30 англичан, госпиталем, который стоит 2 миллиона франков. Там имеется более двух миллионов веретен и 4 000 ткацких станков — рабочий городок с населением более 3 000 человек. Все это выстроено и управляется по современным принципам, и принимая во внимание современные условия”. (Упоминаемая здесь Кренгольмская мануфактура находилась около Нарвы и принадлежала Кнопам. Но московские фабрики были оборудованы не хуже.)
Разбивает Павел Афанасьевич и образ купца самодура, укоренившийся в русской литературе в Х!Х веке. Очень точно он замечает, что все купцы, так ярко написанные А.Н. Островским, при всей гротесковости характеров
, являются, в основе, своей носителями русской православной морали. В каждой пьесе их пороки осуждаются, а сами купцы являют пример раскаяния. Что создавая их, драматург не только не осуждал своих героев, но пожалуй, гордился ими, считал купцов наиболее яркими носителями стереотипа русского характера, и народного, национального понимания благородства.То же он отмечает и у Горького.
А в творчестве А.П. Чехова, как наиболее чуткого художника, отражены не только “старо-московские львы и “мастодонты” купечества”, но появляются купцы новой формации.
А вот их П. А. Бурышкин знал очень хорошо. Он с гордостью повествует о том, что именно купечеству Россия обязана сохранением и расцветом искусства, поскольку
П. Третьяков с его галереей стал возможен только благодаря капиталу, накопленному купечеством, и музей Бахрушина – на купеческие деньги построен, и даже МХАТ, цитадель московской интеллигенции, создан купцом Алексеевым, взявшим театральный псевдоним Станиславский.
Подобное можно отнести и к науке. Скажем, великий врач из Боткин - из купеческой семьи. Да и сам расцвет русской медицины в начале ХХ века материально обеспечивался купцами. Две трети знаменитых больниц и клиник, существующие до сегодняшнего дня в России построены и содержались на купеческие деньги.
Размах купеческой благотворительности обуславливался не только нормами Православной морали, которую неукоснительно исповедовали купцы, но и юридическими нормами Императорской России.
“При определении отношения прежней России к богатству нужно не упускать из виду особенности русского семейного и наследственного права. В России богатство было индивидуальным, а не семейным. У детей не было презюмаций (расчетов), что они непременно и в “законных” долях будут наследовать отцовское достояние. Купеческие богатства были по большей части “благоприобретенные”, и наследодатель мог делать с ними, что хотел. Примеров такого “произвольного” распоряжения своим имуществом было немало.
Я вспоминаю в Москве одного из крупных промышленников, который, не желая и имея к тому основания оставить все свое состояние сыну, завещал большие суммы церквам, на колокола: “Пусть звонят в мою память”. И ничего поделать с такою своеобразной благотворительностью было нельзя. Если к этому прибавить, что уже давно женщины в России были совершенно свободны в распоряжении своим имуществом, то будет ясно, что там ничто не мешало употреблять нажитые средства на ту цель, которая была близка сердцу. “По недоразумению, по капризу, по вдохновению”, — писал хорошо знавший Москву сотрудник “Нового времени”.
Широкая благотворительность, коллекционерство и поддержка всякого рода культурных начинаний были особенностью русской торгово-промышленной среды. Третьяковская галерея, Щукинский и Морозовский музеи современной французской живописи, Бахрушинский театральный музей, собрание русского фарфора А.В.Морозова, собрания икон С.П.Рябушинского, собрания картин В.О.Гиршмана, Е.И.Лосевой и М.П.Рябушин-ского, Частная опера С.И.Мамонтова, Опера С.И.Зимина, Художественный театр К.С.Алексеева-Станиславского и С.Т.Морозова, равно как и Н.Л.Тарасова... В.А.Морозова и “Русские ведомости”, М.К.Морозова — и Московское философское общество, С.И.Щукин — и Философский институт при Московском университете... Найденовские собрания и издания по истории Москвы, Московии и, в частности, московского купечества...
Клинический городок и Девичье поле в Москве созданы, главным образом, семьей Морозовых... Солдатенков — и его издательство, и “Щепкинская библиотека”... Больница имени Солдатёнкова, Солодовниковская больница, бахрушинские, хлудовские, мазуринские, горбовские странноприимные дома и приюты; Арнольдо-Третьяковское училище для глухонемых; Шелапутинская и Медведниковская гимназии; Александровское коммерческое училище; Практическая академия коммерческих наук, Коммерческий институт Московского общества распространения коммерческого образования, где каждая аудитория, каждый кабинет или лаборатория были сооружены либо какой-то семьей, либо в память какой-то семьи...
Много было и других, и разве вообще можно припомнить все те памятники жертвенности представителей “темного царства”, того “чумазого”, который неустанно шел вперед и не хотел только торговать миткалем, а интересовался категорическим императивом, гегельянством, штейнеровской антропософией и картинами Матисса, Ван Гога и Пикассо.
Но нужно быть справедливым. Нужно признать, что та роль, которую купечество, в частности московское, играло в общественной жизни и, главным образом, в целях благотворения, уже давно отмечалась выдающимися русскими людьми.
В 1856 году в Москву приезжала делегация севастопольских моряков, славных защитников этой русской крепости, павшей во время Крымской войны. Геройским защитникам Севастополя в Москве была устроена торжественная встреча, одним из главных моментов коей был торжественный обед, устроенный Кокоревым от имени русского московского купечества. На этом обеде известный русский историк М.П.Погодин произнес большую речь, в которой
, между прочим, сказал следующее:“Перехожу на другой клирос и прошу позволения сказать несколько слов в честь знаменитого московского купечества. Оно служит верно Отечеству своими трудами и приносит на алтарь его беспрерывные жертвы. Ни один торговый город в Европе не может сравниться в этом отношении с Москвой. Но наши купцы не охотники еще до истории: они не считают своих пожертвований и лишают народную летопись прекрасных страниц.
Если бы счесть все их пожертвования за нынешнее только столетие, то они составили бы такую цифру, которой должна бы поклониться Европа. И не бывает в Москве промежутка, чтобы переводились даже частные благотворители между купцами. Скончается один — является другой. Святое место не бывает пусто. Таков был Крашенинников. До десяти миллионов простиралось количество его пожертвований. Колесов, Лепешкин оставили завещания, изукрашенные делами благотворительности. Сколько назначил для добра Рахманов, нашедший себе достойного душеприказчика в Солдатёнкове. А сам Солдатёнков, а Набилков, Лобков, Гучковы, Прохоровы, Алексеевы — всех и не пересчитать.
Да здравствует и успевает во всех своих добрых делах знаменитое благотворительное московское купечество”.
Павел Афанасьевич значительную часть своей книги посвящает рассказу о знаменитых ( и совершенно неизвестных современному российскому читателю) купеческих династиях. Более двадцати старинных купеческих кланов проходят перед глазами читателя. Есть в этом ряду и “Бурышкины” - то есть т от знаменитый род к которому принадлежал и сам Павел Афанасьевич.
С огромной теплотой и глубоким уважением он пишет о своем отце. И приводит такой эпизод, рисуя характер этого незаурядного человека, что вполне разделяешь это уважение
:“Дело происходило так: в 1907—1908 году, в семье моего зятя, в лузинской семье, появился молодой художник, очень талантливый, которому предсказывали большое будущее. К сожалению, у него было плохое здоровье — начинался туберкулез. Сказали, что ему нужно ехать в Крым, и решили: так как у него самого денег не было, собрать ему необходимую сумму. Остановились на мысли устроить лотерею, разыграть одну из его картин. Выпустили 30 билетов по 25 рублей — сумма для того времени немалая --и распределили их между знакомыми. Один билет был назначен и моему отцу. Организацию розыгрыша взяла на себя С.М.Б...на, недавно ушедшая от своего мужа и жившая в гражданском браке с доктором Леонидом Лузиным. Времена были тогда другие, нравы строгие, и в доме ее бывали не все, даже не все родственники. Розыгрыш лотереи был хорошим предлогом для устройства “вечера”. Вечер был устроен на славу, принимать она умела, и казалось, что все будет очень удачно. Розыгрыш должен был состояться за ужином, но вдруг оказалось, что один билет не взят и не оплачен — билет моего отца. Тогда одна из приятельниц хозяйки, Е.И.В...на, дама очень красивая и интересная, с большой иронией обратилась к моему отцу и сказала:
-
Что же, Афанасий Васильевич, четвертного жалко?-
Четвертного мне не жалко, -спокойно отвечал мой отец, — получите, пожалуйста. Жалко, пожалуй, что для того, чтобы собрать небольшую сумму, устраивается такой дорогой вечер, лучше бы деньги художнику дали. А впрочем, о нем не беспокойтесь: сегодня он был у меня в конторе. Валентин Анатольевич нашел, что ему, действительно, пожить в Крыму нужно. Послезавтра он поедет. Пока отправляем его на год, а там дальше посмотрим. А то, что вы собрали, тоже годится: семья у них очень бедная”.Художник прожил в Крыму около полутора лет, совсем поправился и умер сравнительно недавно, в эмиграции, где он составил себе крупное имя в специальной области. До конца дней своих он с волнением вспоминал Афанасия Васильевича”.
В российском купеческом обществе жестко устанавливалась иерархия, причем на вершине ее стоял производитель, размер капитала играл второстепенную роль.
“Весьма интересную попытку установить московскую “торгово-промышленную табель о рангах” дает В.П.Рябушинский.
“В московской неписанной купеческой иерархии, — говорит он, — на вершине уважения стоял промышленник-фабрикант; потом шел купец-торговец, а внизу стоял человек, который давал деньги в рост, учитывал векселя, заставлял работать капитал. Его не очень уважали, как бы дешевы его деньги ни были
, и как бы приличен он сам ни был. Процентщик...”Естественно слово “процентщик” - то есть представитель ростовщического , банковского капитала, звучало в России почти как ругательство, поскольку в результате его трудов не возникали заводы, фабрики, торговые дома , деньги брались “из воздуха” “ из фу-фу!”.
Это однако нисколько не свидетельствует о том ,что банковская система была развита слабо. Наоборот русская банковская система во многом опережала западно-европейскую и американскую. Русские купцы, времен Бурышкина, и отдаленно не напоминали купцов, описанных А. Островским, а русская экономическая наука, значительно опережавшая мировую, критично относилась к модным в те годы экономическим авторитетам, поскольку была тесно связана с деловым купечеством и опиралась на экономическую практику.
“
Я окончил, после университета, Московский коммерческий институт в 1911 году. В это время институт, созданный Московским обществом распространения коммерческого образования или, вернее, его энергичным председателем, известным банковским деятелем А.С.Вишняковым, еще не имел “прав”, и диплом его носил, так сказать, частный характер. Но в 1912 году институту удалось добиться получения этих прав, когда Государственная дума и Совет приняли соответствующий законопроект, долго лежавший под спудом. Начальство института во главе с директором, профессором П.И.Новгородцевым стало настаивать, чтобы некоторые из бывших студентов, в частности те, которые, как я, были оставлены при институте, “передержали бы” выпускные экзамены по новым правилам.Согласно этим правилам, требовалось предоставление большой дипломной работы, своего рода маленькой диссертации, как ее называли, и защиты ее перед специальной экзаменационной комиссией. Это происходило в 1913 году, когда я был уже и в составе Московской городской думы, и в Биржевом, и в Купеческом обществах, и держать экзамены как студенту было для меня не совсем
легально. Но и Вишняков, и Новгородцев меня уговорили, и я решил пойти на это испытание.
Так как курс, намеченный мне для преподавания, был “Организация торговых предприятий”, то для своей дипломной работы я взял темой систему Тейлора, о которой тогда в России знали еще очень мало. Новгородцев одобрил мой выбор, но главный мой экзаменатор, деятель Петербургской хлебной биржи А.Ф.Волков остался очень недоволен. Во время испытания, после того как я сказал свое вступительное слово, он, задав мне некоторые технические вопросы, вдруг спросил меня: “А скажите, что у себя, в вашей фирме, собираетесь ли вы применять систему Тейлора?” И так как я несколько растерялся, не зная, что ответить, то Волков, не дожидаясь моего ответа, посмотрел на Вишнякова и, с добродушной усмешкой обратившись ко мне, сказал: “Знаете, вы человек молодой. Если начнете у себя в деле заводить разные сомнительного свойства новшества, то представители банков еще, пожалуй, подумают, что вы собираетесь не платить”.
Этот инцидент привел всех в веселое настроение, испытание мое почти на этом и закончилось, и все прошло благополучно.
Это, правда, не помешало мне делать в нашем товариществе некоторые попытки применения упомянутой мной системы, а А.С.Вишняков, который как близкий друг моего, уже тогда покойного, отца всегда относился ко мне с большим расположением и вниманием, — не один раз спрашивал меня шутливо: “Ну, как система Тейлора?”
В этом отрывке важен не рассказ о системе Телора, а, как бы мимоходом, упомянутый образовательный уровень, современного Бурышкину купечества…
Слов нет, подобные эпизоды и вообще удивительный подробный рассказ о жизни московского купечества, написанный прекрасным русским языком – сокровище литературы и российской истории. Но, если бы после прочтения этой замечательной книги мы ограничились вздохом и, может быть, уронили слезу о “России, которую мы потеряли”, то сильно бы принизили ее значение.
Испытывая сам и заражая читателя
, чувством гордости за наших предков, Павел Афанасьевич задается вопросом, который, может быть, является самым ценным в книге и самым главным для нас – сегодняшних русских:“Если все было так хорошо, так прекрасны и так сильны были купцы, почему же произошла революция? Почему они, такие умные, образованные
, ничего не смогли противопоставить большевикам? Почему, именно народ поддержал революцию?”И вот тут Бурышкин, который, вероятно, задавался этим вопросом, в течение долгих лет эмиграции, пожалуй, ответ находит.
Не случайно, в этом смысле композиция книги: первая часть – историко-экономическая, вторая - биографическая и заключительная – историко-аналитическая.
Строгий аналитик, профессиональный экономист, опытный политик, близко стоявший у кормила власти – (Павел Афанасьевич был гласным т.е. имеющим право голоса) Московской городской думы и Председателем Биржевого комитета Временного Правительства, Бурышкин совершенно не склонен видеть в революции следствие “жидо-массонского заговора” и иных глупостей, имеющих хождение во мнениях до сегодняшних дней.
Причину революции он видит в “разбалансированности общества”. Он понимает это следующим образом:
Сословная Российская Империя, встав на путь стремительного капиталистического развития, оставалась по политическому устройству государством, сохранившим многие пережитки феодализма.
Так
, грубо представленная схема общества, рисовалась как три привилегированных сословия: дворянство, духовенство и казачество, и три податных: купечество, мещанство и крестьянство.П.А. Бурышкин в своих мемуарах нигде не декларирует этой схемы, но она естественно возникает в сознании внимательного читателя.
Такая схема
, теоретически, сохранялась до первой мировой войны, хотя в реальной действительности давно не существовала. И дворянство, кроме государственной службы, давно занималось, как мы теперь говорим, “бизнесом”, фактически, пополняя ряды купечества и промышленников, но продолжая пользоваться в нем сословными привилегиями, и крестьянство давно расслоилось на бедняков, середняков и кулаков, а, начисто разоренное, казачество считало себя не сословием, а народом, наиболее обездоленным даже в сравнении с крестьянством.Во всяком случае, ни дворянство, ни казачество были уже неспособны защитить, ни даже поддержать самодержавие.
Не имевшее необходимых прав купечество, а точнее новый класс буржуазии и представителей делового капитала, всеми силами расшатывал феодальные устои самодержавия, чтобы обеспечить себя место во власти и открыть широкую дорогу для развития экономики.
В селе главенствующую роль стали играть не помещики, а разбогатевшие, но не имевшие юридического равноправия, с ними кулаки, которые, составляя количественно, огромную массу в русском народе, его наиболее сильную, во всех отношениях часть, тоже ждали перемен и прилагали усилия к смене власти.
Эти две силы, находившие идеологическую поддержку в исканиях интеллигенции, и привели страну к буржуазной революции. Но революция не была неизбежна, если бы Правительство и Самодержец поменяли политические ориентиры, как, например, это успели сделать английские и французские правящие классы.
Но самая главная проблема состояла в том, что в сословном государстве “не заметили” “третьей силы” промышленного рабочего.
Промышленное купечество, на свой страх и риск пыталось облегчить его существование, и, зачастую, рабочие жили так , как это и в прекрасном сне не снилось гражданам грядущей “страны рабочих”, при победившем социализме. Однако
, это не было государственной политикой, а только широкой частной благотворительностью. Контраст между богатством и бедностью был огромен. Именно в этом и таилась опасность того, что при буржуазной революции, когда страна резко потеряет управление, власть будет захвачена группой экстремистов, при молчаливой или активной поддержке социальных низов.Иными словами, подданные Российской Империи , в отличии, скажем, от американцев, не дорожили своим государством и ждали его крушения.
По Бурышкину, ошибки следовали одна за другой.
Неповоротливая царская власть не желала видеть реальности, и пыталась политически влиять на экономику. ( а надо бы наоборот). Поэтому разгром в русско-японской войне никого, ничему не научил, и вместо того
, чтобы всеми силами избегать войны Россия, рухнула в первую мировую.Ошибка вторая, главная, несмотря на широчайшую и повсеместную частную благотворительность социальное и экономическое неравенство в обществе было слишком велико. Распределение капитала в обществе было крайне несправедливо. Это касалось в большей степени обедневшей деревни, где несмотря на происшедшее расслоение и выделившийся класс кулаков, законодательно никакие реформы проведены не были.
Их этих общих ошибок следовали частные: отсутствие позитивной национальной идеи, подрыв авторитета правящей власти (Распутин и т.д.) дискредитации царской власти в образованных слоях общества.
Феодальный принцип набора в армию. Концентрация непомерно большого контингента новобранцев, не желающих идти на фронт, в столицах.
Раскол общества, в отношении к идее самодержавия и вообще центральной власти.
Общее желание перемен, во что бы то ни стало¸ сегодня, несмотря на войну…
в конечном итоге и привело, к февральской революции.
Ее, казалось бы, никто не совершал. Общество настолько было настроено против самодержавия, что государство развалилось в три дня.
Купечество, почувствовав опасность, не успело сконцентрировать свои усилия на подавлении “революционной инерции”, которая и привела к власти экстремистскую партию большевиков.
Которые¸ первым делом, физически уничтожили купечество, а затем и полстраны, в угоду своим бредовым идеям мировой революции. В реализацию которых, вложили и потеряли бесследно, все несметные богатства, накопленные процветающей страной за два столетия.
Книгу “Москва купеческая” можно рекомендовать скорее не историкам , увлеченным изучением прекрасного прошлого нашей державы, ( таких книг и подобных им нынче много), а скорее экономистам! А вот для них книг, призывающих к размышлению над прошлым, для того чтобы избегнуть ошибок в будущем, да написанных профессионалом экономистом, да еще на высочайшем историческом и литературном уровне, фактически, совсем нет.
Книга наводит на очень серьезные размышления, поскольку мы сегодня находимся в очень расслоенном обществе, где соседствуют непомерная роскошь и чудовищная бедность, а подобное соседство всегда чревато бедами. И если такое высоконравственное общество и монолитный класс как российское купечество не смог, столетие назад , удержать страну от гибели, то что говорить об опасностях сегодняшнего дня…
Книгу можно рекомендовать экономистам, менеджерам, “дельцам”, как именовались они в России прежде, и это слово происходило от глагола “делать”, а не “делить”!, всем кто видит свое будущее в России.
Эта книга внушает не только гордость за наше прошлое, но и надежду на будущее. Исследование П.А. Бурышкина убеждает, что стремительное экономическое развитие в России возможно. Оно уже происходило несколько раз, причем
, каждый после значительного разорения, буквально, с пустого места.И, пожалуй, главное, что для этого необходимо, без чего ничего не возможно!
Совесть нужно иметь!
Русский купец, которого несправедливо обзывали жуликом, и Бурышкин доказывает, что, действительно, несправедливо, был человеком совестливым. Сам Бурышкин вспоминает, когда при первых раскатах революции ему кто-то, весьма дальновидно, предложил перевести капиталы в Швейцарию он удивился : “Как можно русские деньги за границу переводить! Да еще во время войны!”
И Родину любить! Россию!
Потому что только в ней таятся огромные возможности. Только здесь можно подняться до сияющих высот в любом деле. На Западе – все уже сделано! Поле деятельности осталось только в России.
При потере страны, будь то массовая (вынужденная) или индивидуальная (добровольная) эмиграция, ничего не состоится…
В зарубежье русские обречены стать только
“приказчиками при чужом капитале” и никогда не будут хозяевами! И никогда не станут вровень с предками! В частности, с русскими московскими купцами.А у них есть чему поучиться! Учиться и двигаться вперед! Дальше! Своей Российской дорогой!